Сара Токина: «Избегание конфликтов на ранней стадии приводит к плачевным последствиям на более поздних»

Летом в Варшаву на благотворительный вечер Teal House Foundation приехали Джон Малкович и Ингеборга Дапкунайте. Международный культурный фонд помогает деятелям искусства, переехавшим из других стран. Продюсер фонда Макс Волков выразил благодарность команде и «лично Sara Tokina — без вас этого вечера бы не случилось».

— Сара, как вам удалось организовать приезд Ингеборги Дапкунайте и Джона Малковича?

— У Ингеборги в 2021-м была премьера автобиографического моноспектакля на Малой сцене Театра Наций в Москве, где я тогда работала. Ингеборга написала его о своей семье. Она дружит с Иваном Вырыпаевым (российский и польский режиссер, драматург, продюсер, — С.), с которым я сейчас работаю.

Выяснилось, что Ингеборга написала новую версию текста, которую хочет представить публике в режиссуре Саймона Стоукса (британский театральный режиссер и бывший муж Дапкунайте, — С.). Они с Джоном Малковичем собирались на театральный фестиваль в Торунь со спектаклем «В одиночестве хлопковых полей» и приехали в Польшу на несколько дней раньше, чтобы принять участие в благотворительном вечере. Малкович для Ингеборги не только партнер по спектаклю, но еще и ее друг.

Моноспектакль в рамках благотворительного вечера в Варшаве получился очень трогательный, нежный, как кружево: тонко написан и тонко сыгран. После спектакля Ингеборга и Малкович пообщались с публикой, ответили на вопросы. Они пробыли в Варшаве несколько дней, смотрели город. Да этого Малкович уже был в Варшаве, ему здесь делали операцию на колене.

— Что им понравилось, а чем, возможно, остались недовольны?

— Ингеборге и Саймону очень понравились варшавские клумбы, как будто дикие, но очень красивые.

Малкович производит впечатление человека, который утомлен чрезмерным вниманием, как будто все время хочет скрыться, быть незаметным. Я встречала его в аэропорту, где люди с плакатами просто бросались ему под ноги, кричали: «Джон Малкович, спасибо, что ты приехал на нашу польскую землю!» А он очень интеллигентный и тихий человек, и от этого внимания ему словно хочется сжаться.

А чем был недоволен... Однажды Джон пошел погулять, и его возмутили на тротуарах люди на самокатах, буквально сбивающие с ног. Один в него чуть не врезался.  

В один из вечеров у нас был совместный ужин в ресторане Rusiko, грузинского друга Ивана Вырыпаева Давида. Ольга, жена Давида, из Литвы, как и Ингеборга, они сразу нашли общий язык. Ингеборга даже сказала: «Ольга, приходи на спектакль, я буду играть для тебя. Ты будешь единственным человеком в зале, который меня точно поймет!» Получился такой интернациональный прием: поляки, грузины, русские, американцы, литовцы и беларусы за одним столом.

«Варшава 2022-го, когда я сюда приехала, и 2025-го — это разные Варшавы»

— Сара, в начале 2025-го Александр Богданов, он же Папа Бо писал, что «мы з Сарай Токінай пачалі год на мега высокай хуткасці, але галоўнае разам. Мы адразу ўзяліся за шалёныя праекты, і яны атрымаліся неверагодна паспяховымі».

Недавно вы с Александром написали в фейсбуке, что ищете работу...

— Мы оба фрилансеры. Это значит, что, делая один проект, ты уже должен знать, какой будет следующий. Нужно иметь несколько проектов в разработке и несколько в реализации.

Сейчас с проектами, в том числе культурными, стало сложнее. Возможно потому, что они частично существуют на гранты. Сократилось финансирование и количество культурных фондов. И жизнь, надо признать, дорожает.

Варшава 2022-го, когда я сюда приехала, и 2025-го — это разные Варшавы. Вырос взнос социального страхования для ИП, плюс налоги, аренда квартиры.

И это как в «Алисе в стране чудес»: для того, чтобы оставаться на том же самом месте, — нужно бежать со всех ног. У Саши сейчас есть проекты, которые мы делаем вместе, и те, что он делает с другими командами. 

«Началась война и стало понятно, что никакого будущего для России в данный момент не существует»

— Вы прожили в Москве 14 лет. Уехали из-за войны?

— Да, когда началась война, я работала креативным продюсером Нового Пространства (одна из трех сцен Театра Наций). Сотрудничала с фестивалем NET (Новый европейский театр), которым руководили Марина Давыдова и Роман Должанский. Сейчас они в Германии.

На март 2022-го в Новом Пространстве было запланировано объявление большой программы на целый год, — «22.22 сценарии будущего». Там была лаборатория для драматургов с Международной ассоциацией футурологов, образовательный проект для подростков с Институтом новых профессий. Художница Ксения Перетрухина, которая сейчас живет в Финляндии, делала инсталляцию на тему капсулы времени. Женя Беркович должна была сделать спектакль «Письма в будущее» на основе писем московских школьников себе в будущее. А оказалась в тюрьме.

Был ряд проектов, связанных с будущим. Плюс большая международная программа. Но началась война и стало понятно, что никакого будущего для России в данный момент не существует. Это была машина времени, но только полет в прошлое.

Мгновенно закрылись все международные проекты, Фестиваль NET – сразу же, арт-директор вынужден был бежать. Культурные деятели выступили с протестом против войны.

Художественный руководитель Театра Наций Евгений Миронов и директор театра Мария Ревякина, она же директор «Золотой маски», самого большого театрального фестиваля России, выступили с открытым письмом против войны, подтянув известных режиссеров и актеров. Мгновенно всех, кто подписал это письмо, начали увольнять, и стало просто небезопасно находиться в России. Многие начали экстренно покидать страну.

Я уехала из России через три месяца, сразу, как сделала документы. И мне в этом помог Иван Вырыпаев.

«Поездка Евгения Миронова на Донбасс закрыла тему военного руководства в театре»

— Вы рассказываете, что Евгений Миронов выступил против войны. Но уже летом 2022-го он прибыл на Донбасс и в Мариуполь, поменяв свою позицию на противоположную...

— Когда я про это узнала, то плакала несколько дней. Мы с Мироновым очень нежно расстались, когда я уезжала из Москвы. Он сказал, что это не может длиться долго и скоро закончится. Мол, возвращайся, мы тебя ждем, мы продолжим…

Когда я узнала, что он поехал в Украину, кардинально изменив позицию, для меня это был удар. Но я не вправе никого судить. Каждый поступает исходя из своих обстоятельств. Хорошо бы нести ответственность в первую очередь за себя.

После того открытого письма обсуждалось, что директором театра назначат военного человека. Для Миронова это дело всей жизни, у него 400 сотрудников в Театре Наций.

О его предстоящей поездке на Донбасс заранее в театре никто не знал. После того, как он туда съездил, от Театра Наций отстали. Никто не просил их брендировать сцену зэтными флагами или произносить речи в поддержку войны. Поездка Миронова закрыла эту тему и тему военного руководства в театре. Я предполагаю, он взял это на себя, чтобы сохранить театр.

Хорошо ли это? Стоит ли это того? Можно ли так? Я его не оправдываю и не поддерживаю в этом решении, но понимаю, почему он так поступил.

— На Чулпан Хаматовой тоже была огромная ответственность и детские жизни, которые спасал ее фонд. Но она осудила войну и уехала.

— Думаю, потому что поняла, что не может пойти на такой компромисс, даже ради детей. Просто не сможет. Она однажды уже это прошла, во время президентских выборов, когда через не могу, ради фонда и детей, поддержала Путина. Но в итоге, видимо, поняла, что фонд всегда будет инструментом шантажа, что это путь в никуда. Фонд сейчас продолжает работать без нее.         

«В 2018-м мне хотелось сделать спектакль, чтобы беларусы, посмотрев его, сказали: «Так не годится, вот это все надо менять!»

Сара обожает родной город, в котором родилась и окончила школу. Получив диплом Беларуской академии искусств, немного поработала в Минске, поступила в магистратуру Школы студии МХАТ и уехала в Москву. 

— Но в 2018-м в Республиканском театре беларуской драматургии вы ставили спектакли как режиссер...

— Один и неудачный, это была ошибка. Решила попробовать, потому что именно в этом театре, до Москвы, начинала профессиональный путь. Задумка была хорошая, но сделать его хорошо не вышло. А главное — это было несвоевременно.

Это была сатира на беларускую действительность с опорой на реальные, документальные данные и участием реальных людей, не только актеров. Спектакль шел в формате вечернего ток-шоу, назывался «Белдрымшоу». С подзаголовком «Шоу о беларуской мечте». 

Мне хотелось сделать такой спектакль, чтобы люди, посмотрев его, сказали: «Так не годится, вот это надо менять! Это не наша мечта». И он был достаточно грустный, не было никакого выхода к свету.

Понятно, что не было у публики и желания такой спектакль смотреть, а у театра — вносить в репертуар. Людям хотелось видеть то, чем они могли бы гордиться, то, что их бы поддерживало в этой жизни. А не то, что они и так видят каждый день.

Это был неприятный спектакль, хотя мне он до сих пор нравится. Просто он был не там, не с теми людьми и не в то время. И это была моя ошибка, я должна была спросить себя: «А нужен ли вот сейчас, в 2018-м, беларусам такой спектакль?»

«В 2006-м у меня случился кризис веры... К сожалению, мы все очень рано начали терпеть»

— Что оказалось самым сложным в эмиграции?

— В эмиграции важно понять два момента: как здесь все устроено и где здесь мое место? Всегда самое сложное — найти свое место, где бы ты ни оказался. Не могу сказать сейчас в Польше, что я это место уже нашла.  

Но больше всего я думаю о тех людях, которые остались. У меня остались в Москве друзья. И они же понимают, что происходит, но далеко не у всех есть возможность уехать. Каково им сейчас: оставаться, зная про весь ужас, который творит Россия?

То же самое можно сказать и о тех, кто остался в Беларуси. Вот сегодня наш знакомый приехал в Беларусь навестить маму. И его тут же забрали. Это же не останавливается, не прекращается.

А для всех, кто остался, выбор какой? Либо ты в тюрьме, либо ты молчишь. Вот и все.

— Что для вас беларуская повестка и 2020-й?

— Я достаточно остро все переживала еще в 2006-м. И тогда у меня случился кризис веры. Я решила, что вряд ли в Беларуси у меня что-то получится. Выбор какой: либо всю жизнь жить в борьбе, либо искать место, где можно жить и работать без постоянного противостояния и страха. Я же не дерево, могу и уехать. В январе 2009-го уехала в Москву.

В 2020-м было большое воодушевление, что все получится. Я ходила голосовать: в Москве в беларуское посольство, очередь была километра полтора. Казалось, что еще чуть-чуть и сбудется. Думаю, все бы и получилось, революция бы удалась, если бы не было такой поддержки власти со стороны России.

К сожалению, мы все очень рано начали терпеть. Понятно, что у этого есть исторические предпосылки, безусловно, менталитет.

В Европе, если что-то не нравится — люди выходят и говорят: мы не согласны, вы — правительство, которое мы наняли, вы существуете на наши налоги, действуйте в наших интересах, прислушивайтесь к нашему мнению, ищите решения!

В Беларуси есть такая тенденция: «еще немножечко потерпим, может как-нибудь само уляжется». Не высказывать своего мнения, не протестовать открыто, абы не было беды.

Избегание конфликтов на ранней стадии приводит к плачевным последствиям на более поздних. Чем раньше начинаешь протестовать, тем менее болезненно это в будущем.

Когда я училась в Академии искусств, по проспекту Независимости люди еще спокойно шли с бело-красными флагами. Потом становилось все хуже и хуже. И в итоге имеем 2020-й. Необъяснимое, бесчеловечное, беспредельное насилие.

А как мы к этому пришли? Президент ведь всегда был один и тот же. Как мы позволили так с собой поступить? В какой момент сказали: «Да, с нами так можно»?

Люди разделились: одни в ужасе, другие не хотят это видеть и живут как бы вне политики. У меня есть знакомые в Беларуси, которые говорят: здесь уже выросло новое поколение людей, молодых, креативных, которые во время революции 2020-го еще учились в школе, они вообще вне политики, за ними будущее.

Но людей каждый день сажают в тюрьмы. Это как у Карла Юнга: пока ты не осознаешь свою тень, она будет тобой управлять.

Тогда возникает ощущение, что у нас есть светлая и темная Беларусь. И эта светлая Беларусь как будто свою темную не замечает. Но если ее игнорировать, темная очень скоро светлую сожрет.

— А что помогает вам в темные времена?

— Конечно, любовь. В целом, на свою эмиграцию я смотрю крайне позитивно. В том числе потому, что я встретила в этой эмиграции свою большую любовь, Александра Богданова.

Но самое важное — эта даже не та любовь, которая приходит извне, а та, что есть в тебе. Потому что жизненные сложности открывают сердце, становится больше сострадания, эмпатии, понимания других людей.

Главное – не ожесточиться. Трудности помогают открыть сердце и найти любовь в себе. А дальше ты несешь ее в мир, и она тебе откликается.

Ведь революция в Беларуси была революцией любви. Эта волна единения и любви, когда люди открыли сердца друг другу, почувствовали себя одним народом, единым целым. Сколько любви было в этой революции! Поэтому и было так дико страшно, когда и, главное, как она уничтожалась.

Невероятное количество любви и свободы в 2020-м в Беларуси вышло наружу. Будем надеяться, нам удастся пронести эту любовь через эмиграцию.